Мимесис

Подорога, В.А. Мимесис. Материалы по аналитической антропологии литературы в двух томах. Том 2. Часть I. Идея произведения. Experimentum crucis в литературе ХХ века. А.Белый, А.Платонов, группа Обэриу. – М.: Культурная революция, 2011. – 608 с.

 Вышел второй том исследования В.А.Подороги «Мимесис». На первый том мы уже откликались. И много в этой связи перекличек и вопросов.

Работа Подорога посвящена как раз также выстраиванию собственно антропологии, только на материале художественной литературы. Первый том был посвящен аналитике Гоголя, Достоевского. Второй том – А.Белому, А.Платонову, обэриутам.

Здорово. Выбор Платонова мне понятен. Выбор Белого и обэриутов – не совсем.

Но смотрим далее. Итак, замах автора нацелен на то, чтобы выстроить идею произведения. Я так понимаю, произведения как концепта антропологического, а не литературного. Так?  

На примере аналитики романа «Петербург» Белого автор выстраивает концепт «остраннения» и метаморфоз, который переживает читательское сознание. Пытаешься понять – где здесь и как зарождается собственно антропология, то есть по определению – рождение человека в человеке. Какой инструментарий автор привлекает, какой конструкт строит.

Трудно. Пока не нахожу. И в том числе в вопросе, который ставит Подорога – был ли Белый личностью. И какой?

И вот здесь пока остается главный вопрос открытым – что происходит с личностью автора, когда он выделывает свой художественный текст, совершает художественное высказывание? То есть собственно антропологический метаморфоз, или преображение – происходит ли оно и как оно происходит? Можно ли его описать? Увидеть? С помощью чего, каких мыслительных средств?

Это дьявольски интересная задача. Но начинаешь читать работу Подороги в надежде обретения собеседника – и почему-то становится скучно. Не хватает чего-то. Не держит тебя автор. Не задерживает внимание. Не тянет.

Может, он не мой автор? Например, для кого-то автором является Толстой, а для кого-то Достоевский. И они в одном не сочетаются. Обязательно эти двое отторгаются друг от друга.

Что-то не склеивается. Например, автор много и детально, весьма интересно анализирует феномен глаза-кристалла, проводит параллели с сюрреалистической антропологией. Совершает переход на феномен восприятия, зрения, взгляда, восприятия поверхности и … Но у меня глубинного зрения не получается.

Вывод у Подороги – роман Белого выстраивает особую технику остраннения, которую он, Подорога, называет техникой немигающего глаза. Как у рыбы. И что?

Может, не тот автор выбран? Можно ли выстраивать антропологический дискурс на примере рефлексии опыта Белого? Весьма своеобразного и подчас радикального? Опыт-то есть. Но какой ? Опыт чего? Опыт радикальных литературных экспериментов, благодаря чему роман Белого Петербург был назван однажды в тройке лучших русскоязычных романов ХХ века (в числе «Дара» В.Набокова и «Мастера и Маргариты» М.Булгакова)?

Но собственно антропология здесь где? Ведь от произнесения слова антропология предмета не прибавится. Нужно еще нечто принципиальное совершить, чтобы появился адекватный опыт целостного выстраивания и преображения личности.

С Платоновым похожий симулякр. Платонов получился изобретателем машин. Паровозы, машины, переклички с Эйзенштейном ...

Но ведь «Котлован» – не про машины. Это вообще великая метафизика. Очень глубинная антропологическая метафора. Я пока, кстати, не встречал адекватного языка рефлексии художественного мира Платонова.  

Богатство внутреннего мира Платонова не вызывает сомнений. Но как с ним быть? Что делать? Какой адекватный ход задать, на что настроить умозрение?

У меня такое ощущение, что предмет в этой работе Подороги так пока и не найден. То ли мы литературу обсуждаем, то ли внутренний мир писателя. То ли выстраиваем все же  антропологический дискурс.

Наверное нужна какая-то органическая амальгама. Но этот новый сплав тоже должен быть предъявлен и описан.

В общем, будем ждать вторую второго тома. Не будем делать преждевременных выводов. Мы в поиске.